Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тххурмаас закашлялся и с усилием приподнялся. Как никогда сильно припадая на ногу, он вышел из кухни и вернулся с двумя кубками прозрачного напитка, отдававшего лёгкой кислинкой. Один он выпил залпом, второй протянул Тарии. Девушка слышала о воде памяти, заставлявшей отступать самые тяжёлые воспоминания, но никогда её не пила. Она пригубила напиток и отставила кубок в сторону, ожидая продолжения рассказа. Мудрец, выглядевший сейчас очень старым и слабым, опустился на прежнее место у стены и, невидяще глядя в стену, заговорил вновь.
— Тогда меня звали Гродар. Ущербный играл с нами, словно жестокое дитя со своими глиняными фигурками. Он силён, безумно силён, но ему чуждо само понимание этики. Любопытство Ущербного воплотилось в безудержную страсть к искажению, и он довольно быстро понял, что боль имеет тысячи оттенков и впечатывается в душу сильнее, чем счастье. Сначала он играл нашими душами. Родая не умерла на корабле, он перенёс её к нам и на какое-то время бог удовлетворился, разыгрывая самые безумные сценарии. А потом он начал менять наши тела. Я думаю, Ущербный хотел походить на родителей и одновременно ненавидел нас, существ, из-за которых мать и отец заточили его. Его игры с нами были похожи на то, как девочка судорожно красится утащенными у матери красками, пытаясь быть на неё похожей. Однажды он захотел новых игрушек, но перепрыгнуть через заложенную родителями систему размножения он не смог, а искажать уже сформированный организм ему то ли наскучило, то ли это давало меньший простор воображению. Единственное, то он смог сделать — исправить механизм, благодаря которому женщина может одновременно родить лишь от одного мужчины. Тогда для моей жены начались новые испытания. Иногда он отпускал её, тогда Родая молила не трогать её, иногда заставлял просить..
Тххурмаас снова поперхнулся, и Тария протянула ему свой кубок. Ихэро залпом осушил его и посмотрел на девушку.
— Думаю, основу истории ты поняла. Теперь спрашивай, ибо вспоминать абсолютно всё… — в его мыслях застыли такая мольба и тоска, что Тария еле сдержалась, чтобы не подойти и не обнять его. Но она никогда не умела выражать сочувствие, помня, какой безумно унизительной казалась ей жалость окружающих. Девушка кивнула и попыталась собраться с мыслями.
— О чём ты хотел попросить меня? Убить Ущербного?
— Нет. Когда я почувствовал, что свободен и могу жить без присутствия бога, я предложил моим родичам уничтожить муравейники. Я бы помог им пройти моей дорогой и забыть радость искажений, но они сначала не поняли меня, затем приговорили к смерти. Я хочу, чтобы ты уничтожила муравейники и освободила их узников.
— Мудрейший, возможно, я не очень хорошо понимаю тебя…
— Муравейники — места, где держат выживших после последней битвы роев. Ну и украденных с кораблей тоже. Я не знаю, как они выглядят сейчас, за несколько лет многое могло измениться. Запомни главное — если не сможешь освободить — убей. Их нынешнее существование много хуже смерти.
— И юная ройка скоро в этом убедится.
Слова, сказанные вслух, прозвучали настолько резко и неожиданно, что Тария вскочила, резко обернувшись и приняв боевую стойку Храма. Возле прохода, прислонившись к земляной стене, стоял некто, напоминающий улитку на двух ногах. Все семь его рук сжимали клинки, а огромный рот скалился в нехорошей ухмылке.
— Я наконец нашёл тебя, Гродар.
— Каро?
Мысленный шёпот старика прозвучал одновременно со свистом меча, пролетевшего сквозь комнатку и вонзившегося в грудь мудрецу. Тария бросилась было на Ихэро, но бывший принц легко подхватил её рукой и отправился к выходу из пещеры. Когда они проходили через кухню, Тария увидела разорванную напополам Тахиэро. Ещё никогда в жизни ей так не хотелось упасть в обморок, как сейчас.
Когда-то давным-давно Тария видела дома абсолютно замечательную книгу. Она была большая, переплетённая в бордовую кожу и закрывалась на маленький замочек. На передней обложке каким-то жёлтым металлом были выложены слова «Книга Пряников». Девочка тогда чрезвычайно возбудилась, решив, что эта восхитительная книга умеет печь пряники, и прибежала со своим открытием к матери. Легойя только ласково улыбнулась и рассказала дочери, что это — Храмовая книга для юных послушниц. А пряниками в ней называются поступки, приносящие временное удовольствие, но способные повлечь за собой неприятности. Рассказ в ней был построен в виде сотни забавных и поучительных историй, каждая из которых называлась примерно так «Позолоченный пряник с начинкой из слёз». Эта история рассказывала о замужестве без любви, выборе самого богатого жениха. И так ещё девяносто девять. Уходя из Храма Легойя, попросила разрешения сохранить эту книгу как память о счастливых годах, проведённых там. Ада разрешила.
Сначала Тария была немного разочарована, но потом рассудила, что истории — это очень хорошо, а пряники мама и сама вкусно печёт. И успокоилась. Теперь она снова видела перед собой эту книгу. Огромная, с горящими золотом буквами на обложке, она манила к себе девушку. Тарии почему-то казалось, что открой её — и можно будет вернуться в тот день, когда мать ещё смеялась и пекла пряники, чтобы дочка не очень расстроилась из-за того, что книга не оправдала её ожиданий. И девушка изо всех сил тянулась к книге, но чем ближе она подносила руку, тем ярче и сильнее начинали гореть буквы. Руку обжигало невыносимым жаром, но она терпела. Терпела до тех пор, пока не начинала обугливаться кожа, до запаха сгоревшего мяса, до тех пор, пока жуткая боль не отправлял в забвение. А потом сознание возвращалось, рука снова была целой, а книга манила несбыточной надеждой. И снова огонь, снова боль и многократно более сильная боль от того, что не смогла. Это тянулось вечность, но в один момент пришло новое ощущение — кто-то ласково перебирал её волосы, и девушка поняла — всё хорошо, мать жива, ведь кто ещё может так гладить по голове? И тогда Тария очнулась.
Она была в самом странном месте, которое только могла себе вообразить. Насколько глаз хватало, вокруг тянулись ряды кроватей, на которых лежали рои. Они кричали, дёргались, по крайней мере, те, которых Тария могла видеть, но их глаза были плотно закрыты, а на лицах была написана безумная, неописуемая тоска. Они метались по кроватям, но почему-то не падали с них, словно бились в невидимой паутине. Крыши над головой девушки не было — только странное небо, покрытое лиловыми тучами, между которыми виднелись звёзды. Стен, насколько она могла судить, не было тоже. Тария недоумённо провела рукой по голове — что могло вызвать ощущение ласковой руки, вытащившее её из кошмара? И с удивлением ощутила под рукой перья. С её головы слетела маленькая птица, чьё оперенье было голубым с вкраплениями красного и белого цветов, а к лапке был привязан небольшой белый цветок. Тария несколько мгновений рассматривала птицу, пытаясь понять, откуда та взялась, пока не сообразила, что оперенье такого же цвета было у её талисмана. Но откуда? Он же должен был остаться в пещере Тххурмааса. Птица быстро-быстро работала крыльями, зависнув перед лицом девушки. Она тихо попискивала, то поворачиваясь боком, то снова глядя в глаза хозяйке. Она явно что-то хотела. Но что? Наконец, птица, очевидно уставшая от глупости человека, подлетела вплотную к её лицу и повернулась так, чтобы привязанный к её лапе цветок завис перед глазами Тарии. Девушка наконец поняла, что от неё хотят. Она аккуратно сняла цветок, и птица сразу же села ей на куртку, слившись с материалом. Теперь на одежде красовалось искусно выполненная вышивка, изображавшая чайку. Тария встала с кровати. Вся одежда, в которой она была в пещере, осталась при ней. Даже сапоги не сняли. Впрочем, радоваться этому было глупо — очевидно, хозяева этого места были уверены, что сбежать у неё не выйдет. И скорее всего у них были на то основания. Где же она? Неужели в одном из этих самых муравейников, уничтожить которые просил Тххурмаас? Если да, то она его прекрасно понимает. Неважно, что Тария думает об Але, эту дрянь нужно уничтожить. Не ради богов — ради собственной совести. Девушка мысленно обозвала себя дурой, понимая, что думать о совести можно будет тогда, когда она окажется на свободе.